Петербургский сыск. 1870 – 1874 - Игорь Москвин

– Можно, – Михаил показал на стул.

– Да, да, присаживайся, – кивнул начальник сыска.

– Тогда каковы наши действия?

– Не знаю, – потом, глядя в окно, хозяин кабинета добавил, – пока не знаю. Наш разыскиваемый опасен, но не в этом главное. Он хитер, невероятно хитер. Его надо брать на горячем, а на это необходимо время.

– Иван Дмитрич, – с откровенным волнением в голосе начал помощник, – я вот прикинул, – замолчал.

– Не томи, – нетерпеливо сказал Путилин, – сколько раз тебе говорить, все, что не говорится, может быть к пользе. Не томи.

– Конечно мысль откровенно безумная, но… А не может у нашего знакомца быть еще одной шайки. Он человек деятельный, скорее всего, как Вы сказали, для него преступления – это кураж. Почему у него не может быть еще одной банды?

– Ну это уж слишком! У него что армия на посылках? – сразу же оборвал начальник, но подумав некоторое время, покачал головою, – а почему бы и нет? Все равно надо с чего—то начинать, соображение интересное, не лишено изящности. Грабежи свершались раз в месяц– два. Пусть агенты походят за ними и обо всех передвижениях, знакомствах, переодеваниях доводят до моего сведения, в особенности о посещении мест, стоящих под особым надзором. Я пока проверю твое предположение по нераскрытым делам.

Иван Дмитриевич велел дежурному по пустякам не беспокоить, а сам углубился в перечитывание кипы бумаг, в которых была возможность ухватить новую ниточку, но пока ничего заслуживающего внимания не попадалось.

Поздно вечером явились на доклад смененные агенты.

– Сергей Иванович Хлестаков, дворянин, православный, тридцати семи лет, проживающий в дворовом флигеле особняка Устинова на Моховой три. Сегодня целый день провел дома, никуда не выходил, около полудня видел, как он выглядывал в окно, в это же время ему принесли несколько бутылок вина, мясо, сыр, хлеб, – вытянулся молодой агент, недавно принятый на службу.

– Дмитрий Львович, тоже Хлестаков, православный, дворянин, проживает на третьем этаже дома господина Семенова, что на Коломенской улице. В час дня вышел из дома, прогулялся до Невского проспекта, где отобедал в новой ресторации господина Палкина, в половину четвертого воротился назад. Переоделся и к десяти часам уехал в купеческий клуб. Нам туда входа нет, поэтому мой сменщик ждет его на улице, – доложил второй.

– Хорошо, свободны, позовите Жукова.

Не прошло и минуты, как Михаил предстал перед светлые очи своего высокого начальства.

– Иван Дмитрич!

– Так, – поднял на помощника глаза Путилин.– Завтра поставь за нашими птицами по два агента, боюсь, один не уследит за двумя входами. Нет, отправь сейчас в купеческий клуб еще одного. Наш Хлестаков – хитрец, обведет вокруг пальца.

– Понял, – Жуков удалился для выполнения указаний.

Только под утро Дмитрий Львович вышел из купеческого клуба, взял пролетку и укатил домой на Коломенскую, где задернул плотные шторы на окнах, ограждая себя от петербургских белых ночей. В полдень ему постучал привратник, которого он просил разбудить. Снова неспешным прогулочным шагом на Невский, как в предыдущий день, потом вечером не в купеческий, а в Английский клуб. Агенты бесцельно прождали его. День Хлестакова протекал однообразно, менялись только места, которые он посещал вечерами.

Сергей же Иванович не показывался ни на улице, ни даже в окнах. Весь день провел дома. Возникла мысль, что по нехорошей привычке, набрав слишком много вина, загулял в одиночестве либо произошло что—то непоправимое. Не он ли искомый? Обманул агентов и скрылся. Под вечер сам Иван Дмитриевич прибыл на Моховую, послал с поручением привратника к господину Хлестакову, но тот вернулся и только развел руками. Путилину получать взыскания не привыкать, поэтому он приказал вскрыть дверь, и оказалось не напрасно. Были званы понятые в лице привратника и дворника.

Хозяин квартиры висел на крюке у стены, глаза были закрыты, только почерневший язык, торчащий из раскрытого рта, показывал, что господин Хлестаков не нуждается в докторе, а надо вести в холодную до похорон. На столе лежал лист бумаги, исписанный размашистым почерком.

Прибывший доктор осмотрел висящего и попросил снять.

– Судя по полосе на шее, спокойному состоянию покойного, он покончил с собою, – перекрестился.

– Добавить ничего не можете? – спросил Путилин.

– Иван Дмитрич, – доктор снял пенсне и начал протирать мягкой тряпицей, – везите в анатомический. У Вас какие—то сомнения?

– Сомнений– то откровенно нет, но Вы, голубчик, посмотрите по внимательней. Не дает мне покоя одна мыслишка. Можно ли проверить: пользовался ли наш висельник гримом или нет?

– Понятно, попробую, завтра с утра отчет будет у Вас, – он приподнял шляпу и удалился.

Иван Дмитриевич взял последнее письмо повесившегося, повертел со всех сторон. Углубился в чтение.

«Я устал от преступной жизни, меня повсюду преследует кровь, пролитая моими руками. Я сам вынес себе приговор».

Тщательный обыск показал, что в гардеробной стоит большой деревянный сундук, а в нем потертый баул, неумело прикрытый старыми вещами. Самое удивительное заключалось в чреве кожаного монстра – парики на разные фасоны, накладные бороды и усы разных цветов, театральные краски для грима, кисет с золотыми кольцами, брошами, серьгами, нитями жемчуга,

Путилин позвал агентов, следивших за квартирой повесившегося.

– Господа, вы были заняты слежкой за домом. Что вы можете поведать о необычном за время дежурства?

Молодой агент пожал плечами, словно забылся, кто перед ним стоит. Подобрался, расправил плечи.

– Ваше Благородие…

– Иван Дмитрич, – мягко перебил начальник сыска.

– Иван, – сразу же стушевался агент и быстро выдавил, – Иван Дмитрич. Я вел наблюдение с Моховой улицы. Сегодня только проживающие следовали через нее.

На лице Путилина читалось изумление.

– Через дворника, – затараторил опрашиваемый, – на втором этаже в услужении у госпожи Никитиной молодая горничная, так по интересу к ней я узнал об всех жильцах и слугах. Сегодня условились, что поздним часом я приду к дворнику с гостинцем.

– Так.

– Не было никого постороннего.

– Понятно.

– Иван Дмитрич, я нес службу с черного входа, – произнёс тот, что постарше, – привозили продукты к господам со второго и четвертого этажа, но это постоянный поставщик. Забрела нищенка, но ее выставил дворник.

– Когда это было?

– Без четвери пять пополудни.

– Больше никого не было?

– Нет, никого.

– Вы свободны.

Повернулись одновременно, но сразу сбились с шага, так и ушли, шагая в разнобой, в другую комнату.

– Чем занят наш второй? – начальник сыска обратился к помощнику.

– Выехал в купеческий клуб. – потом добавил, – снимать слежку?

– Нет, – обрывисто произнёс Путилин, – наоборот усилить.

– Но ведь преступник повесился и все в наличии баул, драгоценности?

– Я уверен, что стоимость украшений невелика. Письмо слишком гладко написано. Вот что, возьми несколько бумаг написанных нашим подозреваемым, записку и с утра поезжай в окружной суд, там организована судебно—фотографическая лаборатория, передашь бумаги Евгению Федоровичу Буринскому, пусть попробует ответить одной ли рукой они написаны? Завтра же узнаем – пользовался ли он красками для грима. Сомнение – вещь опасная, требует ясности, а ее как раз нет.

– Но второй—то под надзором, ни минуты не оставляли одного.

– Ой ли, – сказал Путилин, прищурив правый глаз, – а в клубах? Там догляда не было.

– Но за входами следили наши агенты?

– Значит, щелочку нашел, он приучен пользоваться гримом.

– Вы, все таки, уверены, что разыскиваемый – Дмитрий Львович?

– Больше – да, чем – нет.

Буринский много времени на исследование не потратил, сказался опыт. В ряд положил на стол несколько бумаг, в том числе и предсмертную записку.

Пальцами потеребил верхнюю губу, несколько раз склонялся над листами с лупой, рассматривая не то, что каждую буковку, каждую завитушку.

– Определенно могу сказать одно, что принесенные бумаги написаны одной рукой, а вот эта, – он указал на последнее письмо повесившегося, – подделка. По ряду букв могу указать, что в буквах немного изменен наклон, завитки человек старался повторить, но вот здесь, например, – он приблизил увеличительное стекло к одной из букв.

– Спасибо, – пролепетал Жуков, – я доложу Ивану Дмитриевичу.

– Передавайте мой поклон господину Путилину, рад буду его видеть в моей лаборатории.

По дороге на службу Путилин заехал в анатомический театр для получения отчета вскрытия.

– А ведь Вы, Иван Дмитрич, оказались правы, – после приветствия произнёс доктор, – если б Вы не выразили сомнения, голубчик, я просмотрел бы. На шее одна борозда, признаков борьбы и отравления нет, по всем приметам человек решил свести счеты с судьбою добровольно, ан нет, под волосами я обнаружил след. Данного господина сперва ударили длинным круглым предметом, подобием палицы или дубинки, завернутой мягкой тканью или кожей, и в бессознательном состоянии одели петельку. Гримовыми красками сей господин не пользовался. Более добавить не могу.